«Иностранец, который посетил бы Санкт-Петербург, почувствовал бы непреодолимое желание остаться навсегда в блестящей столице российских императоров, — вспоминал великий князь Александр Михайлович, двоюродный дядя Николая II. — В Европейской гостинице чернокожий бармен, нанятый в Кентукки, на сцене Михайловского театра актрисы-парижанки, величественная архитектура Зимнего дворца — воплощение гения итальянских зодчих, белые ночи, в дымке которых длинноволосые студенты спорили с краснощекими барышнями о преимуществах германской философии…»
Столетие назад с невероятной пышностью отмечалось 300-летие царствования дома Романовых.«Во время танцев лакеи разносили конфеты и освежающие напитки. В соседних залах были видны большие глыбы льда, среди которых лежали бутылки с шампанским. Пирожное и птифуры, фрукты и другие деликатесы переполняли буфеты, украшенные пальмами и цветами. За высокими окнами виднелась замерзшая Нева, сверкавшая в дворцовых огнях. Это было как в сказке…»
Торжественные литургии и благодарственные молебны, на которых читалась специально составленная молитва, начинавшаяся словами «Крепость даяй царем нашим Господь», военные парады, торжественные балы у губернаторов и градоначальников, благодарственные слова царствующему дому неопровержимо свидетельствовали о процветании империи.
«День празднования, — записал в дневнике император Николай II, — был светлый и совсем весенний. Настроение было радостное».
ИСТОРИЧЕСКИЙ КОМПРОМИСС
В советские времена принято было считать дореволюционную Россию безнадежно отсталым государством, которое Ленин вывел на столбовую дорогу развития. Сегодня историки и экономисты смотрят на старую Россию иным, более трезвым взглядом. Темпы экономических и социальных перемен в дореволюционной России сравнимы с европейскими, хотя отставали от американских. Рост национального дохода — как в Германии и Швеции. Очень успешно развивалось сельское хозяйство — можно говорить о настоящем буме. Россию отделяло всего лишь несколько десятилетий от превращения в процветающую во всех отношениях экономику.
Первая русская революция, а точнее вспышка недовольства на фоне неудачной войны с Японией в 1904–1905 годах, пошла стране на пользу. Ее результатом стал исторический компромисс между обществом и Санкт-Петербургом: власть поступилась привилегиями, общество отказалось от радикальных лозунгов.
Историческая заслуга Петра Аркадьевича Столыпина, которого император назначил председателем Совета министров, — аграрная реформа. Крестьянин перестанет бунтовать и накормит страну, считал он, если получит землю в собственность и право ей распоряжаться.
С чего он начал? Убедил императора подписать указ, который дал крестьянину свободу распоряжаться собой, разрешил беспрепятственно получать паспорт. Хочешь — оставайся в деревне, хочешь — ищи работу в городе, где быстрыми темпами развивалась промышленность и была нужда в рабочих руках. Указ запретил сажать крестьян под арест или штрафовать — только через суд. Так формировалось правовое государство.
Для успеха страны, считал Столыпин, нужны личная свобода и экономическая независимость. Но ничего не давать даром! Не воспитывать иждивенчество. Возражал против идеи социалистов отобрать землю у тех, кто ей владеет, и раздать бесплатно: «Если признавать возможность отчуждения земли у того, у кого ее много, чтобы дать тому, у кого ее мало, надо знать, к чему это приведет… Никто не будет прилагать свой труд к земле, зная, что плоды его трудов могут быть через несколько лет отчуждены».
Создано общество «Русское зерно», которое помогало крестьянам осваивать современную агротехнику. Оно устраивало ознакомительные поездки в образцовые хозяйства России и даже за границу.
Перед основной частью российского общества открылась дорога к процветанию. Изменились критерии успеха. Трудолюбие, воля, упорство, предприимчивость становились залогом личного успеха в новой жизни.
Обретение основной массой населения страны — крестьянством — свободы и собственности открывало возможность самореализации, успеха. Рождало уверенность в себе, в своих силах.
В сберегательных кассах на депозитные счета легли миллиарды рублей. Две трети на свои банковские счета внесли крестьяне.
ДО ГРОБОВОЙ ДОСКИ
На свое царское служение Николай II смотрел как на тяжкий крест. В его устах слова «наша матушка-Россия» не были пустым звуком. Он был предан семье и стране. Верил в то, что ниспослан свыше, дабы управлять Россией, и исполнял свой долг так, как он понимал предназначенную ему миссию. На одних из военных маневров командир полка попросил императора разрешения зачислить его почетным солдатом в первое отделение своей части. Николай взял военный билет и в графе «срок службы» написал: «До гробовой доски».
Николай II добровольно отказался от многих полномочий и прерогатив — от самодержавия. По существу превратил страну в конституционную монархию. 6 мая 1906 года император утвердил новую редакцию «Основных государственных законов Российской империи», составленную в соответствии с манифестом «Об усовершенствовании государственного порядка» от 30 октября 1905 года.
Впервые были закреплены гражданские права и свободы — неприкосновенность личности и имущества, свобода веры. Старая Россия не знала телефонного права — решения вопросов по звонку «сверху», — и не потому, что телефонных аппаратов было маловато, а потому, что даже император не мог нарушить закон и влиять на суд.
Свои законодательные полномочия Николай II разделил с Государственной думой и Государственным советом (что-то вроде нынешнего Совета Федерации). Формировалась демократическая система разделения властей. В Думу избиралось предостаточно оппозиционеров, в том числе радикально настроенных. Правительству приходилось убеждать депутатов в своей правоте. Удавалось отнюдь не всегда. Дума и Государственный совет проваливали перспективные правительственные законопроекты…
ПИТЕР — ЦЕНТР ПЕРЕМЕН
При Николае II страна стремительно менялась — шла форсированная модернизация, как принято сейчас говорить. И Санкт-Петербург стал центром перемен. Молодой и активный город, Питер, по мнению историков, жил перспективой, мечтал, изобретал, строил, творил…
Начало ХХ века — время больших надежд и ожиданий. Даже критически настроенные социалисты, требовавшие радикального переустройства жизни, полагали, что все идет к лучшему и они скоро окажутся у власти — на благо всего человечества…
Россия радикально менялась; это были революционные изменения такого масштаба, что лишь раз случаются в истории любого народа. Успешные политические реформы, техническая модернизация, экономические достижения… Обустраиваясь на новых началах, страна добилась невиданных успехов.
Начало ХХ века — время не только политических революций, но и невероятных перемен в искусстве – в литературе, театре, живописи… Да что искусство — ломалась вся привычная жизнь!
В этой стремительной ломке, сопровождавшейся жадными поисками новых форм и нового содержания, таился громадный заряд энергии. Это была гроза, но гроза живительная. Искусство жило поисками. Все исходили из того, что новое искусство не может быть похожим на «старое». Экспериментировали все! Русский авангард обрел мировое признание. Сегодня поклонники наслаждаются бесценными открытиями неуемной, несравненной фантазии творцов той эпохи.
«Россия делает завоевания за границей, — писал весной 1907 года молодой художник Мстислав Фармаковский из Парижа, — русская музыка теперь расчищает себе дорогу, русская живопись только начинает появляться за границей и уже заставила многих подумать о наступающей своеобразной силе».
Мировое значение русской культуры не вызывало сомнения. Моментом ее окончательного самоутверждения стал короткий по историческим меркам период, начавшийся на сломе эпох, — то, что называют Серебряным веком, невероятный взлет русской культуры и искусства.
ЧТО ОБРЕЛА И ЕДВА НЕ ПОТЕРЯЛА КУЛЬТУРА…
Анна Ахматова, Владимир Маяковский, Михаил Врубель, Борис Кустодиев, Николай Рерих, Казимир Малевич, Василий Кандинский, Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Александр Скрябин, Игорь Стравинский, Сергей Эйзенштейн, Всеволод Мейерхольд… Этот великолепный и далеко не полный список свидетельствует о мощном выбросе творческой энергии, сокрушавшей в начале ХХ века все и всяческие авторитеты, традиции и каноны.
Имена этих творцов кажутся совершенно несопоставимыми, полярными, представляющими различные художественные галактики. Но объединяет их чуткость к велениям эпохи, рождающей подлинное творческое беспокойство, непрекращающийся поиск, без которого нет движения и развития и нет, стало быть, стремления к совершенству. Они экспериментировали, не обращая внимания на то, что прежде считалось обязательным с точки зрения формы и содержания.
Огонь творческого беспокойства непрестанно жег их горячие сердца, они никогда не могли успокоиться и сказать, что достигли совершенства. Каждому из них сегодня уже не нравилось то, что он делал еще вчера.
Вот как Борис Пастернак писал об «ошеломляюще новой» музыке Скрябина: «Не было в симфонии ничего ложно глубокого, риторически почтенного, „как у Бетховена“, „как у Глинки“, „как у Ивана Ивановича“, „как у княгини Марии Алексеевны“, но трагическая сила сочиняемого торжественно показывала язык всему одряхлело признанному и величественно тупому и была смела до сумасшествия, до мальчишества, шаловливо стихийная и свободная… Все современно, все полно внутренними, доступными музыке соответствиями с миром внешним, окружающим, с тем, как жили тогда, думали, чувствовали, путешествовали, одевались»..
