Главный редактор «Смыслов» Надежда Ермоленко встретилась со своим другом Арсеном Нерсисяном, основателем проекта Orator Club, и он рассказал ей том, с чего все начиналось и каким образом новое поколение сломало запрет на право говорить.
— Арсен, наша беседа — мой дебют в качестве интервьюера. И я благодарна тебе, что ты живо откликнулся. Мой первый вопрос: какой была твоя детская мечта?
— Я мечтал стать врачом. Моя бабушка — врач, я ориентировался на нее. Наверное, в каком-то смысле я эту мечту реализовал, потому что для меня врач — это человек, который помогает. Хоть я и не врач по профессии, но помогаю людям: выслушиваю, подсказываю, направляю. По сути, это тоже врачебная практика.
— Получается, твоя мечта все же реализовалась?
— Да. Когда мы дети, мы не умеем думать сложно: «полететь в космос», «помогать людям», «лечить», «учить». Мы видим кого-то и хотим быть как они. Я застал эпоху позднего социализма. Мне очень нравился Гагарин и миф вокруг его имени, но я мечтал быть врачом. Причем, интерес у меня был очень конкретный — гинекология. Бабушка была главврачом роддома в Степанакерте — она его создала и проработала там 40 лет. И по сути, я должен был ее сменить на этом посту. Я серьезно готовился, планировал поступать на медицинский факультет, учил английский, собирался изучать медицину в Оксфорде. И вот в последний момент мне говорят: «Ты не выдержишь медицину». И я ушел в юриспруденцию.
— Ты долго искал себя?
— Очень. Я не понимал, кто я: хотел стать гинекологом, а стал юристом. И долгое время находился в поиске. Я видел, как мои сверстники занимают серьезные позиции в крупных компаниях, а я за семь лет сменил 21 работу… Но, видимо, мои мольбы о помощи к самому себе были такие серьезные, что я постепенно вырулил. Вернее, было так: попросил изменений — получил. Вот тебе банкротство, кризис, выживешь — сможешь заниматься тем, чем хочешь. И через этот кризис я пришел к пониманию, что мое призвание — помогать людям стать собой. Раскрываться через грамотную речь, через уверенность в себе. Можно сказать, я помогаю людям «отполировать» себя, как ювелир гранит алмаз.
— То есть ты помогаешь человеку стать «бриллиантом»?
— Да! Ты же знаешь, среди армян много ювелиров. Вот и я в чем-то тоже ювелир. Человек может остаться необработанным алмазом, а может превратиться в бриллиант. Но сперва ему надо заговорить, иначе его просто не видно и не слышно. Как продюсеру мне удалось собрать крутых, серьезных профессионалов, которые через так называемые творческие практики помогают людям создать свой образ, передать ощущение серьезности и убедительности. Так мы «граним» людей: учим доносить свои мысли и «хотелки». Люди не умеют друг с другом разговаривать — от этого и проблемы.
«Заговори — и тебя услышат» — так выражались древние. Но с этим у нас большая проблема. И советское прошлое, и наша российская ДНК — все готовит нас к тому, чтобы молчать и не высовываться. Но уже моему поколению — постперестроечному — требовались новые навыки. Да и предыдущим поколениям они требуются. Если раньше возраст приходящих в наш клуб был 25, потом 30–35, то теперь у нас есть персонаж, которому 72. И он заткнет за пояс многих молодых. То есть средний возраст приходящих к нам растет, и это круто. Это говорит о том, что культура проявления себя наконец-то идет в массы. Кроме того, пришло осознание, что можно не только пить-есть и одеваться, но еще и как-то проявлять себя — не только через одежду. Хотя одеваться тоже надо уметь. А еще хорошо бы, чтоб изо рта умные мысли выскакивали. Мы помогаем человеку все это из себя достать и раскрыть. И это дает ему импульс. То есть мы вроде бы занимаемся ораторским искусством, художественным словом и актерским мастерством и разными актерскими практиками, но это полностью реструктурирует всю его жизнь.
Перехожу на личности: вот ты, Надя, изучила актерское мастерство — и снялась в кино. А другой поменял работу. То есть он заговорил, и возникла инерция действия.
— И для этого ты создал клуб ораторов?
— Да. И за 14 лет выяснилось, что у меня это неплохо получилось. Чем не работа мечты?! Ты помогаешь людям, у тебя работают красивые сотрудники, которые продуцируют красивых людей.
— Ты начал реализовывать идею своего клуба в 2011-м. Тогда все были заняты потреблением — саморазвитие не было так популярно, как сейчас.
— Не то чтобы оно не было популярно, просто не было мест, где этим можно было заниматься. В 2010-м появилось «Сколково» — масштабный проект, доказывавший, что образование не обязательно должно дружить с бедностью. А педагог — не всегда человек с указкой, которой бьет тебя по пальцам. Этот период закончился, и я понял, что хочу сделать образование другим: без серых классов, указок и вечной скуки.
Мне повезло: в 2009-м я окончил факультет телерадиоведущих в школе «Останкино», где открыл для себя мир творчества. Мне, как выражался мой отец, нравилось «паясничать». Для людей его возраста говорить о себе значило быть «выскочкой». Новое поколение так не хотело: мы сломали запрет на право говорить. Общество больше не находилось в советском времени. Кроме того, я тогда задумался, как много в нашем языке англицизмов, и понял, что мы не ценим свой язык. А ведь это язык великих поэтов и писателей! Английский не намного проще русского, но отличается пиар-эффектом, который умеют создавать западные люди. А мы не умеем.
— То есть ты решил сделать русский язык модным, вернуть ему престиж?
— Я подумал, что если Пушкин, будучи потомком Ганнибала, помог русским обрести свой литературный язык, то и у меня, армянина, нет на это ограничений. Конечно, я шучу. Но все же я подумал, почему бы не сделать наш язык классным, вкусным, интересным? Ведь с помощью речи можно добиться от другого человека всего. И он даже не поймет, что случилось. А можно вместо этого драться.
— Ты говоришь, что школ, подобных твоей, в начале десятых годов не было. Расскажи, как ты тогда подбирал педагогов.
— Если коротко: пользуясь интуицией. Если длинно, то начну с того, что в 2010-м я продал квартиру на Ленинском и заложил автомобиль. Мне было 27, когда пришлось исполнить все обязательства, обнулиться и подумать. Так прошло полтора года. Еще учась в «Останкине», я встретил первого педагога, который работает со мной уже 14 лет. Это Анжелика Завьялова. Она профессионал с большой буквы: преподает технику речи. С этого мы и начали. Стартовая цена у нас была 2000 рублей за четыре занятия. Хотя я понимал, что в этом бюджете жить не могу и не хочу. Не хочу ездить по городам и весям нашей большой страны. Хочу, уж простите, работать для столичных штучек. Для новой интеллигенции своего поколения. И решил делать крутые образовательные программы нового формата, с высоким сервисом и продуманным продюсированием. И конечно же, с крутыми педагогами. Начали с Анжелики, она подтянула своего педагога по художественному слову Людмилу Николаевну Панкратову, с которой мы проработали десять лет. Сейчас ее больше с нами нет, царствие небесное. Далее один за другим появлялись интересные люди. Так появилась Ирина Муцуовна Хакамада. Она позвала Юрия Георгиевича Кобаладзе, он позвал Светлану Иннокентьевну Сорокину… В итоге собрались мощные личности.
— Получается, ты создал не просто школу, а клуб, вокруг которого сформировалось целое сообщество?
— Да, теперь это уже не просто образовательный проект. Это место силы, место общения. В целом через наши занятия прошли 4000–5000 человек. Это 1000–1200 человек в год. Но в клуб входит только 137. И если ты повторишь вопрос о том, как я их выбирал, я вновь скажу: интуиция.
— Как ты уже сам сказал выше, пройдя в твоей школе курс лидерства, я неожиданно снялась в кино. Есть ли у тебя еще подобные истории? Собственно, ничто не предвещало, что я вдруг стану актрисой. Меня Ирина Хакамада на это вдохновила.
— Основным паттерном для наших педагогов было и есть именно вдохновение. Каждый из них по-своему мотивирует, вдохновляет и направляет. Кто-то мягче, кто-то жестче. Но истории, подобные твоей, происходили все эти 14 лет. От банального «я нашел себе пару, у нас дети, мы счастливы» до измененных судеб и нахождения себя в новой профессии. А еще люди находили тут жен, мужей, партнеров, единомышленников. Таких историй очень много.
— У меня тут тоже появилось много друзей.
— Нас иногда обвиняют: «Это что такое за ораторский клуб? Тут люди знакомятся и женятся». А где им знакомиться — в метро? В библиотеке? Сюда приходят общаться, обмениваться энергией. Но мы не брачное агентство, мы клуб для общения. Для чего же учиться говорить, если не общаться? А как это применять: в личном, рабочем или социальном — это твой выбор. Но порядок у нас есть, и довольно строгий.
— Чтобы попасть в клуб, нужно пройти собеседование. Ты сам их проводишь?
— Раньше здесь все делал я: собеседовал, оформлял, звонил и чай заваривал. И все мои сотрудники точно так же. Сейчас я собеседую только в особо сложных случаях. И мы потом обсуждаем результаты всей командой. Последнее слово за мной. А вот в клубе, если речь не про образование, а именно про клуб, собеседование провожу я. И тут у нас уже два с половиной года как образовался такой совет — это ребята-старожилы. Они много чего сделали для клуба и не хотят уходить. Чтобы не стать деспотом, я просил разных ребят — их двенадцать — стать неким советом. Выбирать программу, вырабатывать правила. Ведь двенадцать голов лучше, чем одна.
— Почему именно двенадцать?
— Не знаю, как объяснить. Когда клубу исполнялось пять лет, я понял, что хочу полностью трансформировать его под цифру 12. Двенадцать программ, в каждой — по двенадцать направлений. Двенадцать человек в группе, двенадцать амбассадоров (как двенадцать апостолов), совет из двенадцати человек. В год проходит сорок четыре мероприятия. Образовательная программа рассчитана на год.
— Ты можешь кому-то отказать?
— Да. Критерии — адекватность и целеустремленность. Я говорю: «Мы будем раскрывать слово», — ты отвечаешь: «Отлично, у меня такая же цель». А потом, в процессе, я увидел, что ты занят чем-то другим, я спрошу почему. «Не могу, не успеваю, нога болит, голова…» Сначала я тебе помогаю, но после второго замечания отказываю.
— В чем для тебя смысл жизни?
— Смысла не существует. Его задаем мы сами. Вспомним эксперимент Шредингера с котом: открываешь коробку — там есть кот. Закрыл: и уже 50 на 50: либо есть, либо нет. То же самое со смыслом. Наступает момент, когда ты понимаешь, что без смысла не можешь больше двигаться. Впервые я задумался об этом довольно давно, но как-то не фиксировался. А потом, в 2018-м, на одной из лекций Хакамады услышал и сперва возмутился. Помню, как вышел из гостиницы, где занималась группа, была поздняя осень, моросил дождь со снегом. И вот я стою между колоннами и думаю: «Ну конечно, смысл в семье, в детях, во внуках, в самореализации, в уважении, служении — смыслов много». Пришел на следующий урок, назвал все перечисленное. Она говорит: «А хочешь правильный ответ? Базово смыслов нет. Ни в чем. Каждый из нас придумывает их себе сам. В этом и есть смысл жизни — придумать, ради чего и ради кого ты живешь». Собственно, после этого все мои действия и приобрели осмысленность. Зачем я делаю ту или иную программу, нанимаю педагога — в чем смысл? Этот смысл я закладываю в начале пути: он может быть лишь в финансах, а может быть в идеях… Бывает человек-овца, он просто жует траву. Стоит ему показать новую траву (новый смысл), он за ней пойдет. Теряются овцы — это они пошли за чужими смыслами, а своих так и не создали. Высшая точка развития индивидуума — создание собственных смыслов. Вот так я понял, что мой смысл — дарить себя. Любить эту жизнь и наблюдать за ней. Вот три мои смысла на сегодняшний день. Поменяются ли они завтра? Поговорим об этом завтра. На прощание хочу сказать: это очень здорово, что ты пришла к тому, что теперь пишешь о смыслах. И создаешь место, где люди будут делиться своими смыслами.
— У меня остался еще один вопрос, несерьезный: ты всюду появляешься вместе со своим джек-рассел-терьером. Почему?
— Для меня этот вопрос вполне серьезный. Когда мы с женой решили завести питомца, то встретили на улице девушку с представителем этой породы. Взяли у нее телефон, и через полгода у нас появился Майло (он назван в честь героя фильма «Маска» с Джимом Керри в главной роли). И так как работа у меня не офисная, а жили мы возле парка и первые офисы у нас были в парке, то Майло выходил со мной утром и возвращался вечером. В общем, ему сейчас 11 лет — и все эти годы он ходит со мной на работу. Летает, ездит, плавает. Знает всех, кто бывает в клубе. Он талисман и социальный значок нашего клуба. Вот мы сейчас с тобой беседуем, а он на работе: гоняет от нас собак.
